Я заканчивал школу, когда мой старший друг, поэт Шота Чантладзе познакомил меня с Мухраном Мачавариани. Было это в Верийском парке. С ними находился еще один поэт - Гиви Дзнеладзе, человек редкой доброты. Мухран сразу выделялся своей внешностью: высокий, широкоплечий, с гривой темных волос, спадавших на плечи, одетый обычно в темную сорочку, либо в свитер грубой вязки, что невольно вызывало в памяти древнегрузинских рыцарей в кольчугах. Шапку не носил, круглый год ходил с непокрытой головой. Речь его была неторопливой и, если бывало, рассказывали что-нибудь смешное, смеялся громко от души. Гиви, напротив, был невысокого роста, плотный, даже полный, с теплым взглядом больших голубых глаз. Шота – худощавый, темноглазый. Все трое были неразлучными друзьями. Годы спустя они вместе блестяще перевели на грузинский язык известный финский эпос «Калевала». Шота Чантладзе, к сожалению, слишком рано ушел из жизни, не дожив до выхода этой книги.
Хорошо помню первые публикации стихов Мухрана, его выступления в салоне Союза писателей. Он сразу же привлек к себе внимание как поэт совершенно особого голоса и почерка. Совсем молодым создал он свои шедевры «Саба», «***лесом, лесом идет», «Конец ХIХ века или имеретинские поминки», «Трофеи царя Вахтанга», «Осень» и другие.
Наряду с традиционными классическими стихотворными формами, он часто и с успехом пишет верлибр и верлибр его тоже отличается оригинальностью. В подтверждение приведу фрагмент одного из его верлибров, где поэт на рассвете вешнего утра с такой страстью созерцает расцветшее дерево ткемали, словно «больной из больничного окна». Поэт рисует такие живые красочные картины, будто на огромной клеенке несравненная кисть Пиросмани кладет мазки. Вот, например, деревенское утро:
Корову кирпичного цвета
доит полногрудая женщина.
Из розового вымени коровы
белые струи-палочки молока
поминутно высверкивают
и из черного глиняного кувшина
слышится звон, ритмичный стук их.
Утро...
У Мухрана Мачавариани есть множество жанровых стихотворений с четко выраженной сюжетной осью, в которых он воскрешает эпизоды далекого или близкого прошлого и лепит впечатляющие образы реальных исторических лиц. Одно из этого ряда - «Пушкин в Тифлисе», в котором образ великого поэта обрисован с необычной теплотой и любовью. Здесь мы находим строки как из великолепного образца документальной прозы Пушкина «Путешествие в Арзрум», так и поэмы «Бахчисарайский фонтан» (они цитируются на языке оригинала). Любимая жена хана Гирея, грузинка несравненной красоты Зарема восклицает: «…кинжалом я владею, / Я близ Кавказа рождена».
Чтобы передать пафос и окраску этого стихотворения, прислушаться к голосам, доносящимся до нас из ХIХ столетия, приведу один фрагмент: «Тифлиса улицы его пленили.../Но что это? Кутеж в саду.../И князь там тамада!/ Кутеж на азиатский лад/ В разгаре.../Знакомьтесь, князь:/ Сам Александр Пушкин!»
Мне часто приходит на память одно, очень красивое и своеобразное стихотворение Мухрана Мачавариани «Поэт». Это стихотворение о себе самом, которое оказалось пророческим. Первые строки описывают рождение поэта ранней весной, в пору весенних полевых работ, когда все село в поле, все идут перед впряженными в плуг волами, и почти никто не знает о том, что родился будущий поэт. Автор тут же шутливо замечает, что тогда он и не заслуживал особого внимания. С удивительным динамизмом изображается процесс роста и возмужания юноши, открытия им чудес и тайн жизни, становление художника. Поистине с уитменовской остротой чувствует юный поэт неувядаемую прелесть природы. Восхваление жизни, неуемная любовь к пейзажам имеретинского села пронизывает все его творчество, освещает его негасимой свечой. Конец стихотворения, финальный аккорд рисует картину смерти и погребения поэта («после подъема в народ спускается вниз по склону»). И если его рождение, как сам он пишет, осталось почти незамеченным, неожиданная гибель его оказалась шоком для всех и скорбной вестью пронеслась по стране.
...когда плоть предали земле,
Когда лишь в стихе пульсировала
Кровь поэта, –
Страна содрогнулась
От темени и до пят,
И ощутил народ
Потерю поэта.
Так описывал Мухран Мачавариани свою смерть – и так произошло.
«От темени и до пят» был он озарен большим талантом и его пророческий дар обусловлен был именно его талантом. Рожденный весной, он и ушел от нас в весенний майский день, в то время, когда, по словам несчастного царя и поэта Вахтанга VI, умершего на чужбине, «нет ничего прекраснее весеннего Тбилиси».
Одним из лучших качеств Мухрана Мачавариани было то, что он всегда заботился о своих друзьях – живых и усопших. Когда в результате запоздалой операции скончался Шота Чантладзе, Мухран Мачавариани недолгое время спустя взял на себя издание его первого поэтического сборника. Гиви Дзнеладзе и я стали с ним рядом. Мы собрали и внимательно перечитали рукописи Шота, составили книгу, название которой, весьма эффектное, символичное, «Снег ушел – пришла земля», предложил Мухран. Он же написал небольшое предисловие. Книга вышла в издательстве «Мерани». Правда, по не зависящим от нас причинам, вышла сокращенная вполовину, но все-таки вышла.
А теперь вот три неразлучных друга снова вместе – там, в небесной Грузии. Я верю, что родственные души и там отыщут друг друга и останутся вместе навсегда.
Недавно мой старший друг Фридон Халваши признался мне, что из поэтов-тбилисцев больше всех он любил Мухрана. Каждый раз по приезде в Тбилиси Фридон сразу же звонил Мухрану Мачавариани и оба отправлялись в какой-нибудь тихий ресторанчик, заказывали бутылку-другую приятного кахетинского и, благословив родину, помянув предков, затевали долгие разговоры о поэзии, читали друг другу стихи и засиживались допоздна. «Ничто не заставит меня забыть эти вечера», – сказал Фридон, и я увидел слезы в его глазах.
В мае Фридон пригласил Мухрана Мачавариани на свой юбилейный вечер (85-летие со дня рождения). Мы знали, что три года назад Мухран перенес сложнейшую операцию на сердце, поэтому Фридон сказал ему: «Если сможешь – приходи». Мухран ответил: «Конечно же приду, приду со всем семейством и выступлю». Увы, кто мог знать, что эта его речь оборвется на полуслове!
В тот вечер в театре Руставели мы с Фридоном стояли в фойе перед началом торжества. Мухран увидел нас, подошел, пожал нам руки, на наши вопросы бодро ответил, что чувствует себя хорошо.
В одном своем сакральном стихотворении Мухран Мачавариани обращается к своим великим предкам – Руставели и Сулхан-Саба Орбелиани (великолепный знаток «Словаря» Сулхан-Саба, Мухран был прекрасным лексикографом и оставил интересный труд по лексикографии). Последние строки этого стихотворения примечательны:
Лишь потому я жажду жизни,
Чтоб на моей могиле
Маковым цветом
Горело Слово, грузинское Слово.
Эмзар КВИТАИШВИЛИ |
