«Да, остаются книги и мосты, машины и художников холсты, да, многому остаться суждено, но что-то ведь уходит все равно!». Эти строки Евгения Евтушенко приходят на ум, когда вспоминаешь человека, который был в числе первых художников, открывших для Европы с Россией жизнь и Грузии, и всего Кавказа.  Его холсты сегодня живут в самых престижных коллекциях. В одном лишь Государственном Русском музее в фонде его имени – около 1.200 единиц хранения, а рыночная стоимость полотен, написанных им в позапрошлом веке, только с 2006 по 2008 годы увеличилась на 100 процентов. Остались иллюстрированные им книги Александра Пушкина, Федора Соллогуба. И все это – при том, что сам он называл себя художником-любителем, а некоторые современники – дилетантом. «Но что-то ведь уходит все равно…» Увы, ушел в небытие после пожара Тифлисский оперный театр, полностью оформленный этим человеком. Ушли и уходят его росписи на стенах грузинских храмов. Но все равно, несмотря на безжалостность времени и людей, стены эти помнят князя Григория Гагарина.
Носителю столь громкого титула, конечно же, была уготована карьера, традиционная для его общественного положения – военная или дипломатическая служба.  Гагарин, род которого восходил к Рюрику, отличился на обоих этих поприщах. И все же, в историю он вошел не как дипломат или боевой офицер, а как живописец, с блеском запечатлевший Кавказ и для современников, и для потомков. Аристократическое происхождение вполне допускало занятие искусством, но лишь в любительском статусе, а для этого князя творчество стало профессией. Европейски образованный, талантливый, он был хорош в различных творческих сферах, и наиболее полно это проявилось в Тифлисе.
Впервые он приезжает на Кавказ в 1837-м, в свите Николая I. Это – двадцатисемилетний титулярный советник, который вырос в семье, поклонявшейся  искусству. Ему было всего шесть лет, когда он написал и подарил знаменитому поэту Василию Жуковскому морскую акварель, которая сегодня хранится не где-нибудь, а в Пушкинском доме. За спиной этого ученика выдающегося живописца Карла Брюллова – учеба в Италии и Франции, изучение математики, филологии, права, философии, истории, строительного искусства и живописи в Париже. Он уже известен виртуозно выполненными акварелями. При этом молодой князь успел послужить в дипломатических миссиях во Франции, Мюнхене и Константинополе, в Азиатском департаменте Коллегии иностранных дел.
Хотя салонный Петербург принял его увлечение живописью весьма  благосклонно, и в альбомах Гагарина – портретные зарисовки известных аристократов, самого его чопорный «свет» не влечет. Ему намного ближе мир литературы. И, имея еще самое младшее придворное звание камер-юнкера, он доказывает это своими работами. Знакомство с другим камер-юнкером – Александром Пушкиным перерастает в  творческое содружество. Гагарин делает рисунки не только к «Руслану и Людмиле» и  «Сказке о царе Салтане», но и к стихотворениям «Гусар», «Утопленник» и «Пред испанкой благородной…» Он с гордостью сообщает отцу, что Пушкин доверил ему  «несколько неизданных стихотворений, которые могут послужить для очень оригинальных рисунков». Затем появляется обложка к предполагавшейся книге «Повести  А.П.» и задумывается целый цикл иллюстраций к «Пиковой даме». А когда поэт хочет заплатить ему за работу, Григорий Григорьевич решительно отказывается, заявив, что  «чести воспроизводить его мысли в рисунке совершенно достаточно». Увы, многое из задуманного для Пушкина так и не реализуется, но известность иллюстратора все-таки приходит к Гагарину – после появления рисунков к знаменитой повести Федора Соллогуба «Тарантас». Они становятся одним из самых значительных явлений в книжной графике 1840-х годов.
Во время поездки с императором по Кавказу художник знакомится с бароном Павлом Ганом. Этот сенатор возглавляет комиссию, составляющую новое Положение об управлении Закавказьем. Он докладывает царю о выявленных им в крае злоупотреблениях, и тот отправляется в столицу, весьма довольный «проделанной работой». Довольным уезжает и Гагарин – в его альбоме появились первые кавказские зарисовки. Проходят три года, и уже в ранге чиновника по особым  поручениям VIII класса при Азиатском департаменте Коллегии иностранных дел его командируют к все тому же  барону Гану, который начал вводить в жизнь управленческую реформу в Закавказье.
И надо же случиться так, что тогда же и туда же едут Михаил Лермонтов (в ссылку за дуэль с сыном французского посла Эрнестом де Барантом) и старые друзья Гагарина из «Кружка шестнадцати». Современники характеризуют их как «молодых людей из самых лучших семейств России, недовольных существующим положением вещей». Все они и лермонтовские друзья. Так художник оказывается рядом с великим поэтом, с которым, судя по многим фактам, был знаком еще в Петербурге. Оба они очарованы Кавказом, его природой, самобытной культурой народов, однако от воинского долга никуда не уйдешь – надо сражаться. И в сражениях с горцами рождается их уникальный творческий тандем.  Появляются совместные акварели  «Эпизод сражения при реке Валерик», «Схватка», «Бой между всадниками», «Джигитовка». Надписаны они одинаково: «Рисовал Лермонтов, расцвечивал Гагарин».
Поэт и художник участвуют в одних походах, живут в одной палатке, встречаются с общими друзьями в Кисловодске и Пятигорске. Но, конечно же, в альбоме Гагарина – и собственные зарисовки. «Сражение в горах при Ахатли», «Лагерь в Кара-Будах-Кент», «Переправа через реку Сулак», «Вступление в аул Чиркей», «Виды Чиркея» и другие – неприкрашенная хроника жестокой кавказской эпопеи. Став, говоря современным языком, репортером этой эпопеи, он зарисовывает не только схватки, но и горские мотивы, самих горцев. Однако не будем забывать, что репортерство его – военное. И однажды Николаю I сообщают, что князь Гагарин, едва успев сложить походный альбом и схватить ружье, метким выстрелом сразил нападавшего на него неприятеля. «Такому молодцу стыдно не носить военного мундира», - резюмирует царь и повелевает записать удальца поручиком в лейб-гвардии гусарский полк. «Таким образом, отец совершенно случайно сделался военным», - утверждал впоследствии сын художника. Кавказ навсегда поселяется в сердце художника, и через год Григорий Григорьевич снова отправляется туда – сопровождая военного министра Александра Чернышева. Так в альбоме появляются новые зарисовки.
Конечно же, в те приезды он не может не побывать в столице Кавказа – Тифлисе. Там рождаются зарисовки портретов родни князя Александра Чавчавадзе. Да и сам этот воин и поэт, тесть Александра Грибоедова, смотрит с картин Гагарина. Акварель «Лезгинка» запечатлела его вместе с дочерьми Ниной и Екатериной, живописное полотно «Стоянка Нижегородского драгунского полка в Карагаче близ Тифлиса» - гарцующим на коне. Но не одни лишь творческие замыслы привозит Гагарин из этих поездок. Он поражен жестокостями войны, произволом чиновников. И считает своим долгом поделиться соображениями с военным министром. Нам будет достаточно прочесть лишь один абзац: «Не имею намерения входить во все подробности злоупотреблений чиновников, они к несчастию слишком известны всякому, кто побывал на Кавказе, потрудился взглянуть на управление края; но уверен, что все те, которые слышали жалобы народа и суждения тамошних здравомыслящих и благонамеренных людей, могут согласиться со мною, что настоящая болезнь, что главная язва Кавказа гнездится в безнравственности чиновников; не говорю о главных, они мало доступны; но второстепенных, которых постоянное сообщение с народом дают сему последнему самое ложное понятие о нашем правительстве и духе народа!.. Всякая вера в наши слова и обещания совершенно утрачены. Народы, прежде вполне нам преданные, питают к нам лишь чувства тайной ненависти или презрения, или непреодолимой недоверчивости!».
И что же? Ответ министра Чернышева звучит издевательски: «Содержание письма Вашего Сиятельства … я долгом счел всеподданнейше довести до Высочайшего сведения. Государь Император по прочтении труда Вашего изволит находить весьма похвальным, что флигель-адъютанты Его Величества занимаются изложением мыслей и замечаний своих по предметам столь важным в отношении к пользам службы и к благоустройству государства. О таком Высочайшем отзыве, приятным долгом поставляя уведомить Вас, милостивый государь, прошу принять уверение в совершенном моем к Вам почтении». Комментарии, как говорится, излишни...
Но все это – результаты разовых наездов в столь приглянувшийся князю край. Потребовалось еще пять лет, чтобы в 1848-м приехать в него надолго и обосноваться в  Тифлисе. Гагарина отправляют в распоряжение главнокомандующего Отдельным кавказским корпусом и одновременно наместника на Кавказе князя Михаила Воронцова. Тогда было принято прикомандировывать к действующей армии художников, чтобы они вели в рисунках летопись событий – фотография только зарождалась. А еще военный министр предлагает Воронцову, чтобы Гагарин «был употребляем в ученом и художественном назначении». Так начинается почти семилетний период жизни Григория Григорьевича, весьма знаменательный и для него, и для Грузии.
Уже само его появление с женой Софьей Андреевной в Тифлисе становится значительным событием в культурной жизни города. Послушаем местного чиновника, некоего Соковнина: «Приезд Гагариных очень важное событие в жизни тифлисской. Муж, как художник, заставляет любоваться произведениями своей кисти. Жена... ходит пешком под руку с мужем, носит короткие волосы, визитные карточки без герба и написано просто: кн. Гагарина, урожденная Дашкова, без имени и отчества; много и других милых необыкновенностей…Совершенно новый порядок в жизни тифлисской... с визитных карточек сброшены короны и гербы с именами... Дом Григория Гагарина самый любезный и приятный в Тифлисе, хотя публика является туда со страхом и осторожностью, боясь изящного вкуса и направления, царствующего в их семействе». От себя добавим: жена  художника была институтской подругой иной, самой знаменитой Софьи Андреевны – жены Льва Толстого.
Впрочем, «страх и осторожность» быстро исчезают у тифлисцев всех национальностей, которых объединяет эта «Мекка изящных искусств». Здесь часто бывает вдова Грибоедова – Нина Александровна, Гагарины сближаются с княжескими семействами Чавчавадзе и Орбелиани, появляются новые портреты грузинской знати. Однако Григорий Григорьевич рисует на только аристократов, его альбом «Кавказские типы» по сей день считается этнографической классикой, многие бытовые зарисовки уже больше полутора столетий иллюстрируют энциклопедические издания. Ну а кроме того, у русского князя есть две самые большие заслуги перед Грузией.
Во-первых, он всей душой отдается созданию в Тифлисе уникального, самого большого в Закавказье театра. Фундамент здания был заложен за год до приезда Гагарина на Эриванской площади, ныне носящей имя Свободы. Театр строится на деньги щедрого мецената-промышленника, почетного гражданина Тифлиса и Ставрополя Гавриила Тамамшева. А директором назначен писатель Федор Соллогуб, с которым Гагарин уже был  «употребляем в художественном назначении», работая над книгой «Тарантас». И Григорий Григорьевич не только сотрудничает с итальянцем Джованни Скудиери в окончательной разработке проекта. По его эскизам расписывают зал и фойе, создают орнамент, лепнину, роскошный занавес.
Каков же результат? Слово – знаменитому французу Александру Дюма-отцу, побывавшему в Грузии в 1859-м: «За всю жизнь я видел почти все театры, но ни один из них по красоте не может сравниться с тифлисским театром». А вот – восторги Федора Соллогуба: «…Вас поражает нижний ярус лож, обозначенный широкой и нежной арабеской белого и голубого цвета на бледно-сиреневом фоне. Над ним первый ряд лож украшен широкою золотою лентою, поперек которой симметрически расписаны серебряные продолговатые сосуды, наполненные различными цветами, верхняя галерея, вместо балюстрада, окаймлена прозрачной белой решеткой самого хитрого узора, где игриво вьется золотая полоса, а по ровным местам расставлены сделанные в том же вкусе канделябры… В глубине театра выступает, под золотым мавританским куполом,  царская ложа, по сторонам которой утроено в 2 яруса по две отдельных ложи с золотыми решетками… Повторяются бирюзовый цвет и позолота; на авансцене белыя с голубым лепныя украшения нежно выдаются на сиреневом фоне, а посередине вставлены стеклянные матовые часы. Плафон голубаго цвета, так-сказать, залитой золотыми арабесками, удерживает люстру в виде золотаго восьмиугольного резнаго фонаря с приделанными к нему со всех сторон жирандолями и висячими пунцовыми кистями… Тут все придумано, даже окружающие зал коридоры нарочно выкрашены ярким красным цветом с широкою черною каймою… Особый зал (foyer), весь исписанный белыми и зелеными узорами, по которым кругом зеркалов и каминов и огибая свод потолка, пущены извилистыя украшения коричнево-малиноваго цвета».
Однако не только роскошный театр появляется в Тифлисе в результате усилий Гагарина. Для лепнины потребовался легкий материал, и князь «по своей инициативе… при ничтожной затрате, оборудовал и построил целый заводик картонной массы, из которой эти орнаменты вылеплялись». Со временем на основе заводика была создана единственная в Грузии фабрика папье-маше. Но и этого мало. Гагарин пишет декорации и эскизы костюмов, делает парики, да еще сам выступает в роли режиссера, а иногда и актера. Играет там и его жена, а как она это делает, свидетельствует другой актер-любитель, князь Александр Дондуков-Корсаков: «Она замечательно одарена была драматическим талантом. Я помню, что на spectacles de la societe (спектакли любительского общества) мне случалось играть с ней в Тифлисе в нескольких пьесах; естественность и осмысленность ее игры были замечательны».
Другое большое свершение Гагарина – восстановление росписей грузинских церквей, в которых были утрачены старинные фрески. Для стен одного из двух главных храмов – Сионского собора в Тифлисе – князь создает фрески в византийском стиле, близком грузинской иконописи. Прежде всего, он укрепляет старую живопись, а затем впервые в Российской империи применяет восковые краски. Для этого приходится не только изучить специальную литературу, но и совершить ознакомительную поездку в Мюнхен. Вообще же, художник  «возобновлял по возможности все древнее в древнем храме». А отношение современников к срокам и качеству его работы выражает выдающийся грузинский историк Платон Иоселиани: «Полтора года, как он, попеременно художник и мастеровой, приводит к окончанию колоссальное предприятие».
Во втором главном храме Грузии – мцхетском Светицховели – Гагарин впервые обнаруживает на юго-восточной колонне и зарисовывает в альбом фреску, запечатлевшую картлийскую царицу Мариам Дадиани. А в конхе (полукуполе, перекрывающем центральный неф собора) он воссоздает по остаткам древней фрески изображение Спасителя. Затем наступает очередь и периферийных храмов. Церковь монастырского комплекса Шио-Мгвиме художник расписывает сюжетами на библейские темы. А в окрестностях Тифлиса, в местечке Бетаниа, забредает в заброшенный храм Рождества Пресвятой Богородицы, построенный в Х-ХII веках и… среди едва видных, поврежденных фресок с фигурами грузинских властителей обнаруживает неизвестный портрет царицы Тамары! Гагарин зарисовывает фрески, восстанавливает их в своем альбоме, а его открытие вызывает такой ажиотаж, что церковь ремонтируют, и она вновь принимает людей.
И вот, что интересно: все реставрации и росписи князь ведет на собственные деньги – правительству не до таких «мелочей». А ведь Гагарин оплачивает не только ход работ, на его имя идут и идут из Москвы посылки с полотнами, красками, арматурой, другими материалами, всевозможными справочниками, изданиями старинных гравюр… Вдобавок ко всему он составляет на Кавказе планы десятков церквей, в том числе в Грузии – в Тифлисе, Кутаиси, Мухровани, Боржоми… В Грузии им восхищаются, а вот  высокопоставленная родня в российских столицах весьма отрицательно относится к его кавказской деятельности, «недостойной князя».
«Московские ведомости» перепечатывают из газеты «Кавказ» заметку о декорациях, созданных Гагариным к очередному спектаклю, и дядюшка художника Сергей Иванович негодует: могут подумать «что какой-нибудь Григорий Гагарин – вольноотпущенник по подряду мазал вам декорации». К тому же родственники художника «носили александровские ленты и поэтому должной пристойности даже к ним сею публикациею не соблюдено». Жене Гагарина напрямик советуют: «Постарайся, чтобы в другой раз не было подобной публикации». Родня недовольна и поездкой князя в Мюнхен: «все работы его не стоят Тифлиса, и, тем более, что все это делается на счет кн. Григория, тогда как эти же работы, произведенные в Москве или Петербурге, были бы достаточно оценены и русской публикой и беспрестанно прибывающими иностранцами». Да и вообще, в Москве подыскали Григорию Григорьевичу непыльную должность помощника попечителя с двухтысячным окладом. На ней можно «сохранить и военный чин, и звание», а «связи…  поддерживать удобнее, нежели из проклятого Тифлиса». Да и весь Кавказ для родни Гагарина  – «трущоба» и «африканская глушь». Но Григорий Григорьевич решительно пресекает все эти переговоры. Правда, часть своих трудов ему все же приходится выпускать анонимно, а в дальнейшем, даже сделав карьеру, не очень распространяться о том, что он делал в Грузии.
Карьера же эта блестяща: генерал майор, заведующий художественной частью   коронационных торжеств Александра I, обер-гофмейстер двора Его Императорского Величества, вице-президент Императорской Академии художеств… Но в истории Грузии, конечно же, он остался не этими должностями. И не тем, что в ее столице стал единственным художником, зарисовавшим с натуры знаменитого Хаджи Мурата, перешедшего на сторону русских. Вдобавок ко всему, о чем мы уже говорили, Григорий Григорьевич был членом Кавказского Отдела Императорского Русского Географического Общества, и одним из создателей Кавказского музея в Тифлисе. Написанные им портреты Давида Чавчавадзе, Маико Орбелиани и Марты Сологашвили по сей день хранятся в Тбилисском музее искусств и Русском музее Санкт-Петербурга. В Париже в середине ХIХ века вышли в свет двадцать выпусков издания «Живописный Кавказ» с его иллюстрациями, посвященными пейзажам, быту и нравам народа Грузии.
Той Грузии, в которой родились трое из семи его детей. О которой он писал, что «возникшие в Гурии смуты» - горестное доказательство «значительно умноженного  числа притеснений». Что «грузинское вино при лучшей выделке не уступит французскому», что «большую военную грузинскую дорогу» необходимо превратить в «прочный шоссе», а «центральное положение Тифлиса могло бы сделаться точкой соединения двух других дорог» - первая общалась бы с Одессой, «посредством парового судоходства, вторая бы достигла бы Баку, соединясь тем же способом с Астраханью и Волгой». Не правда ли, удивительное предвидение коммуникаций сегодня проходящих через Грузию?
И по сей день на крупнейших международных аукционах появляются и пользуются большим спросом ранее неизвестные работы Гагарина 1829-1855 годов. Кто знает, может в их числе обнаружится и еще что-то, посвященное им Грузии?

Владимир Головин