| «ГОРИ, СИЯЙ, МОЯ ЗВЕЗДА» |
 Трагические ноты в биографии Николая Константиновича (1896, 13.1, Москва – 1966, 24.11, Ленинград) зазвучали с раннего детства. В семье межевого инженера Константина Михайловича Печковского, происходившего из обедневшего дворянского рода, к появлению третьего ребенка явно не были готовы; и когда мальчику исполнилось три года, отец, не видя возможности для дальнейшего содержания семьи, покончил с собой. Его вдова, поручив детей попечению прислуги, поступила на работу, с честью доведя до конца воспитание детей. Первоначальное образование будущий певец получил у приглашенного на дом учителя, который подготовил его к поступлению в реальное училище. Уже в раннем детстве Коля досаждал окружающим неумолкаемым пением; через домашний граммофон, он приобщился не только к народным песням, модным жестоким романсам, но даже оперным ариям. Заставить его замолчать можно было только за «взятки», и тогда няня совала ему сладости или мелкие монеты. С детских же лет проявилась тяга к театру; регулярное посещение спектаклей с участием мастеров русской сцены, судя по всему, входило в задачи семейного воспитания детей. Коля сделался зачинщиком, «режиссером» и главным исполнителем ролей в домашних представлениях, которые разыгрывались при участии старших братьев – Миши и Жени. Это продолжалось и в реальном училище, где он сочинил свою первую пьесу – драму «Сила любви». Вскоре представилась возможность участвовать в небольших ролях в оперных и драматических спектаклях на профессиональной сцене Сергиевского Народного дома, где выступали артисты Малого и Художественного театров. В 1913 году Николай заканчивает реальное училище и подписывает контракт с драматической труппой Вейхеля, которая обосновалась в Летнем саду Москвы. Это совпало с периодом мутации, и юному артисту оказались доступны лишь роли стариков и старух. Но уже в 1914 году он дебютирует как певец. Успех был налицо, на него сразу обратили внимание известные музыканты, и начались серьезные занятия вокалом. Поначалу он был квалифицирован как баритон, но, к счастью, такие певцы, как итальянец Анжело Мазетти и оперный солист Лаврентий Донской, прославившийся еще во время Тифлисской антрепризы (1904) чутким вниманием к начинающим артистам, безошибочно распознали в нем драматического тенора. Систематические занятия с Л.Донским прекратились с началом Первой мировой войны: юноша был призван на военную службу. Однако, уже 22 апреля 1918 года он выступил в опере А.Рубинштейна «Демон» в роли Синодала, отца Тамары. Далее наметилась партия Андрея, друга и соратника Кочубея, в опере Чайковского «Мазепа», однако выступление не состоялось. Во время распределения ролей в «Пиковой даме» Печковскому досталась партия Чекалинского, и он, возмущенный, ушел из театра, обрекая себя на сценические скитания. Выступления в оперном театре сменило пение в частях Красной Армии. Правда, генерал Брусилов, познакомившись с молодым певцом, представил его А.В. Луначарскому; начались безуспешные пробы в Большом театре, затем официальная работа в оперной студии Немировича-Данченко, закончившаяся увольнением в 1921 г. Но тут произошла судьбоносная встреча. Случай свел артиста с К.С. Станиславским, тот сразу распознал его дарование и пригласил в свою студию. Глубинное вникание в процессы сценической игры, специфику театральных жанров, постижение сложных задач вокального исполнительства, которые дала работа со Станиславским, привели начинающего певца на подмостки Большого театра. Здесь талант его развернулся во всю мощь, а с 1924 года он стал солистом Ленинградского театра имени С.М. Кирова. Его исполнительские возможности неисчерпаемы. Мало кто мог рискнуть иметь в репертуаре одновременно Германа и Ленского, Отелло и Хозе, Канио и Альфреда. Каждая роль сопровождалась новой интерпретацией, но самое выдающееся сценическое откровение Николая Константиновича – образ Германа. Юрий Сосудин, писатель и биограф Печковского, вспоминает об одной пронзительной ноте во время исполнения «Пиковой дамы». Она прозвучала в заключительной фразе сцены бала, когда герой, уверовав в помощь вышних сил, упивается торжеством близости к заветной цели. «Он продержал слово «карты» на ля второй октавы вдвое дольше, чем положено и перекрыл звуком даже вступавшую здесь медь. Все ахнули: певец «пробил» голосом оркестр. Весь порыв души, все напряжение нервов были вложены в этот звук, в эту ноту. В ней на момент сконцентрировался для Германа смысл жизни, его существования, и зал был захвачен, потрясен». 15-летие сценической деятельности Печковского в Ленинграде было отмечено спектаклем «Евгений Онегин» и присвоением звания заслуженного артиста республики, а 25-летие высшей наградой – орденом Ленина за выдающиеся достижения в развитии оперного искусства. Одновременно он становится народным артистом РСФСР. К этой юбилейной дате певец приурочил обновленную постановку оперы Верди «Отелло», своей первой режиссерской работы. Исполнение главной партии, одной из сложнейших в теноровом репертуаре, стало знаковым событием в репертуаре певца. Позже пресса торжественно отметит 400-е выступление в роли Германа. Из воспоминаний Юрия Сосудина читатель также узнает о необычном спектакле с участием Печковского. Это было эксцентричное представление, поставленное с целью пополнения фонда антифашистского движения в Испании (1936). Афиши извещали, что на арене цирка (!) пройдет опера Р.Леонкавалло «Паяцы» с Печковским в роли Канио, а также, что в спектакле занят дрессировщик зверей заслуженный артист РСФСР Борис Эдер. Анонс вызвал большой ажиотаж. Начало спектакля предполагалось в полночь, по окончании циркового представления, но это обстоятельство не смутило любителей сильных ощущений; несмотря на повышенные цены, билеты мгновенно разошлись. Стесненные аншлагом, зрители сидели на приставных стульях, стояли в проходах, и артист Андреев, который, по замыслу режиссера, должен был петь пролог, спускаясь по лестнице, с трудом протискивался между расположившимися на ней меломанами. Печковский въехал на арену в тележке, запряженной пони, за его спиной сидела львица с дрессировщиком. Артист стойко переносил грозное соседство, его малейшее движение вызывало рычание. Ария главной героини – Недды – прозвучала под аккомпанемент взмахов хлыста в руках наездницы Васленевой, миманс бродячего балагана изображали циркачи. Спустя много лет Печковский с удовольствием вспоминал о своем исполнении знаменитой арии «Смейся, паяц»: «Я пел ее один на арене, освещенной лучами прожекторов. И никогда – ни прежде, ни позднее – у меня не было такого вдохновенного художественного подъема. Успех спектакля превзошел все ожидания…» Представление продлилось до глубокой ночи, а при выходе зрителей ждал новый сюрприз: перед театром выстроились автобусы с заданием развести по домам обитателей дальних районов. Триумфально проходили гастроли по театрам страны. Среди теноров по популярности с Печковским мог соперничать только С.Я. Лемешев. Его главный сценический образ в представлении меломанов ассоциировался прежде всего с Ленским, в то время, как Печковского с Германом. Не станем перечислять всех оперных героев Николая Константиновича, для этого понадобилось бы слишком много места, как и для «персоналий» его камерных опусов. Сохранившиеся грамзаписи свидетельствуют о том, что перевоплощение артиста в интерпретации романсов, вживание в образы было столь же глубоким, как и в оперной игре. Каждый романс – будь то «Двойник» Шуберта, «Страшная минута» Чайковского, «Я был у ней» Рахманинова, или «Сон Петрарки» Листа – воспринимался как четко продуманный мини-спектакль. Пик славы артиста совпал с огорчениями, ставшими провозвестниками следующей, трагической половины его жизни. Началось с того, что ему поручили возглавить филиал Театра им. Кирова. В течение трех лет популярность филиала поднялась до того, что началась конкуренция с основным театром. Это стало вызывать озлобленные нападки, и Печковский принял решение покинуть театр. На прощание он исполнил партию Синодала, в которой в свое время дебютировал в Питере. Последняя роль перед началом войны – Герман в Киеве. Разразилась война. Фронт приближался к Ленинграду, артистов спешно начали готовить к эвакуации. Мать Печковского, Елизавета Тимофеевна, в это время находилась на даче в поселке Карташевская. Получив специальное разрешение, Николай Константинович отправился за ней, но поселок через несколько часов заняли немцы. Жданов сразу прислал своего шофера, но тот, не справившись с задачей, предпочел оболгать певца, сославшись на его нежелание покинуть оккупированную территорию. Время шло, освобождение не предвиделось. Финансовые ресурсы иссякли, и заработать на жизнь можно было только пением. Дорогой ценой пришлось расплатиться артисту. Когда в Ленинграде стало известно, что Печковский выступает в тылу врага, его жена Таисия Александровна была арестована. Отправленная сначала в вологодскую тюрьму, а затем в лагерь под Рыбинском, она умерла осенью 1942 года от голода и болезни. Погиб и приемный сын Михаил. В начале войны он был мобилизован и направлен артистом в театр Балтфлота. Его обвинили в попытке перейти линию фронта, чтобы увидеться с отцом, и приговорили к расстрелу. Невольник оккупации, Николай Константинович начал выступать перед местным населением, но известность его была так велика, что, узнав о приезде певца, представители немецкого командования ввели его в концертную группу, назначили солдатский паек и разрешили продолжать концерты, добавив к ним выступления перед немецкими солдатами и в лагерях для советских военнопленных. Постепенно пространственные границы концертов ощутимо расширились. Слушателями стали жители Нарвы, Таллина, Риги, откуда он отправлялся на гастроли в Вену и Прагу. Но как относился прославленный в своей стране и обласканный правительством артист к новому положению? Коллаборационистская газета «Речь», на данные которой опирается в своей книге «Повседневная жизнь населения России в период нацистской оккупации» историк Борис Ковалев, писала: «Печковский не пожелал следовать за красной ордой. «Я рад служить своему народу и его освободителям – германским воинам», - говорит Николай Константинович». Однако политрук Ленинградского фронта Екатерина Мелехова утверждает обратное. Никто не предполагал, что этот фанатично преданный профессии певец за спиной немецкого командования мог передавать важные сведения партизанам, которые бывали у него на квартире. Ценную информацию о Курской дуге имело от него советское командование. Самой Мелеховой, когда она после ранения попала в немецкий госпиталь, он сохранил жизнь, выдав ее за свою жену, и не раз спасал приговоренных к смерти от виселицы. «Ему ведь ничего не стоило подписать любой контракт хоть в Америку, хоть в Испанию, как это сделали некоторые его собратья по сцене. Но он был русским артистом, который хотел отдавать свое искусство, свой талант только своей Родине. Поэтому всякие измышления о предательстве в адрес Н.К. Печковского представляют злобную клевету», - возмущается Екатерина Мелехова. Результат этой клеветы – десять лет (1944-1954) лишения свободы за связь с немцами, хотя она осталась недоказанной. Отступление немцев застало Печковского в Риге. После освобождения города артист добровольно явился в управление советской контрразведки. Его отправили в Москву (октябрь, 1944), после чего он оказался в тюрьме. Приговор вынесен в январе 1945 г. За «сотрудничество с оккупантами» была назначена ссылка в исправительно-трудовой лагерь недалеко от шахтерского городка Инта в Заполярье; при этом почетное звание и орден были сохранены. В дальнейшем Печковский писал, что лагерная жизнь не была для него тяжелой; встреченный как артист, он «пользовался всеми благами вольного гражданина». Спасло то, что, следуя примеру других лагерей, начальство решило дать дорогу художественной самодеятельности во главе с театральным коллективом. Руководство возложили на Печковского, что было отнюдь не простым делом. В лагерной «самодеятельности», наряду с двумя оркестрами – симфоническим и духовым, значились четыре исполнительские группы – балетная, драматическая, эстрадная и вокальная; число участников доходило до сотни (75 заключенных и 25 вольных). Николай Константинович выступал не только как певец. Здесь сполна развернулась его давняя тяга к режиссуре, которую он сумел воплотить в отрывках из опер и балетов («Паяцы», «Кармен», «Лебединое озеро», «Щелкунчик»), а также в драматических постановках. Он был неизменным репетитором спектаклей, преподавателем начинающих певцов, и в начальствующих кругах эту работу ценили, потакая мелким слабостям ее исполнителя. Гримерная в интинском центральном клубе. Удобное мягкое кресло в стиле ампир, изготовленное зеками, роскошный хрустальный бокал… Кумир знатоков и меломанов страны, все еще стройный и красивый, потягивает маленькими глотками шампанское… Таким впервые увидел героя нашего очерка Владимир Всеволодов, талантливый художник – любитель и певец-самородок, попавший в заключение чуть ли не со школьной скамьи. Его способности заметил А.Коновалов слывший когда-то в Питере лучшим настройщиком роялей, а теперь – зек, и начал давать ему уроки вокала. Слухи о результатах этих занятий мгновенно поползли по округе; дошли они и до ушей начальства. Однако, при всей благодарности самоотверженному учителю, юноша втайне лелеял мечту заниматься с Печковским. Случай не заставил ждать. Владимиру неожиданно объявили, что ему предстоит выступить в «Пиковой даме» в роли Елецкого. По железной дороге под охраной конвоя его доставили в Инту. В клубе, в уже знакомой читателю гримерной, его представили Печковскому, который готовился к переодеванию. До начала спектакля оставался час, но прослушивание состоялось. Поцеловав, по своему обыкновению новичка в губы, Печковский вызвал концертмейстера, но, возмутившись ошибкой в аккомпанементе, сам сел за рояль. Знание партии Елецкого и ее исполнение вызвало восторг: «Все! Решено! Забираю в театр!» Но тут случилось такое, что для начинающего певца путь на сцену навсегда закрылся. В последовавших за этим бедствиях Печковский видел руку министра государственной безопасности Абакумова, своего злейшего врага еще по Ленинграду, но дело обстояло не совсем так. Как уже говорилось, до сих пор Печковский не мог пожаловаться на ущемление прав: отдельный домик в поселке, неограниченная свобода в работе. Начальство закрывало глаза не только на известное высокомерие и нетерпимость в общении с окружающими, но и поступки, нередко выходящие за пределы дозволенного. Постановка «Пиковой дамы», о которой шла речь, была приурочена к празднованию Дня шахтера. В переполненном клубе собралась, по словам Всеволодова, «вся интинская знать во главе с полковником, начальником комбината «Интауголь». Первая скандальная выходка была связана с исполнением ариозо Германа. На репетиции артист попросил дирижера добавить перед вступлением несколько тактов. Тот забыл, и в оркестровую яму из интерьера сцены полетело знаменитое кресло Печковского. После представления Печковский как ни в чем не бывало вместе с другими приглашенными артистами отправился в буфет. Когда пары Бахуса вышли за рамки допустимого, Печковский, заигрывая с начальником комбината, сорвал с него фуражку и надел себе на голову. За такую вольность, не рассчитав, что имеет дело не с опальным дирижером, а полковником МГБ, певец поплатился ссылкой в далекую сибирскую зону. А между тем срок его пребывания в лагере вскоре должен был закончиться. Освобождение оттянулось на семь лет (1947-1954). Но и на новом месте, говоря словами поэта, «жизнь брала под крыло, берегла и спасала». Конечно, об изолированном домике не могло быть и речи, селили в бараки. В таких условиях певец настойчиво оберегает профессиональную форму, и, несмотря, на угрозы часового, готового расстрелять непокорного зека, невозмутимо распевается. На помощь снова приходит театр. Прибыв в зону, артист узнает о споре начальников лагерных отделений; каждый желает видеть его у себя. Победил майор Громов, человек с «артистической наружностью первого любовника» (Печковский), который, любя и понимая искусство, всем видам предпочитал драму. Печковского назначили постановщиком спектаклей; из них первым был «Лес» Островского. Женские роли предстояло исполнять мужчинам. Эта мало кому пришлось по вкусу, особенно страдал Лев Гумилев, не желая примириться с ролью Улиты. «Ну какая же я женщина», - говорил он, жалуясь. Однако участие в постановке освобождало от тяжелых работ, и некоторые исполнители настолько преуспели в «перевоплощении», что однажды, увидев молодого парня в роли Аксиньи, начальство решило проверить, не девушка ли это? Позже, когда Николай Константинович был уже в Ленинграде, Лева писал своей матери, Анне Ахматовой: «Дорогая мамочка! Жаль, что ты не догадалась позвонить Печковскому, он бы рассказал тебе, как я представлял Улиту и Луку Лукича (в «Ревизоре» - М.К.), и должен поблагодарить тебя за посылки мне, в уничтожении коих он принимал живое участие». 18 сентября 1954 года Печковский, наконец, был освобожден. Но доставила ли ему радость такая «свобода»? Любимец театралов Москвы и Ленинграда, он был назначен солистом и режиссером в Омскую филармонию. Полный творческих сил, в течение первых двух лет артист был лишен права свободного передвижения по стране; перед каждой гастролью (карта его выступлений – Новосибирск, Свердловск, Казань, Пермь, Куйбышев, Красноярск, Иркутск, Ташкент) требовалось специальное разрешение. Во время гастролей в Одессе в 1956 г. пришло известие о реабилитации. Быт Николая Константиновича начал налаживаться. Его женой стала Евгения Петровна Кудинова, давняя поклонница, которая, разыскав опального артиста в заключении, неоднократно обращалась в высшие органы с просьбой пересмотреть дело. Печковскому назначили пенсию, выплатили компенсацию за разграбленное имущество. По указанию А.Н. Косыгина супругам выделили квартиру по улице Союза Печатников в доме № 6, а годы в ссылке оформили как «отпуск без сохранения содержания». В семье появился мальчик Илья. Взятый из детского дома, он получил хорошее музыкальное образование и выбрал специальность музыковеда. Однако обстоятельства творческой жизни по-прежнему неутешительны. Зачисление в штат Всесоюзного гастрольно-концертного объединения (ВГКО) не принесло облегчения. Двери больших ленинградских театров, как и концертных залов, наглухо закрыты. Доступной оказалась лишь должность художественного руководителя самодеятельной оперной студии в ленинградском Доме культуры им. А.Д. Цюрупы, верность которой он сохранил до конца своих дней. Измученный травлей, уже тяжело больной, певец в 1966 г. отправляется в Москву. Положив перед служителями госбезопасности орден Ленина, он требует, чтобы его вернули в лагерь и объявили в печати о составе его преступления. Так было отвоевано право на концерты в Малом зале филармонии и Доме ученых в Москве, и, наконец, долгожданное выступление в Ленинградской филармонии. Приуроченное к 70-летию со дня рождения и 50-летию сценической деятельности, оно стало поистине триумфальным. Толпа почитателей, ожидавшая на Невском выхода певца после концерта, оккупировала такое пространство, что пришлось перекрыть движение транспорта. Энтузиасты порывались нести артиста на руках. Но было слишком поздно, эти три выступления дались ценой жизни. Николай Константинович Печковский скончался 24 ноября 1966 года от астмы и сердечной недостаточности. Его похоронили на Шуваловском кладбище, рядом с могилой матери. «Пусть умер я, но над могилою гори, сияй, моя звезда», - гласит надпись на постаменте памятника. С 1994 года в Санкт-Петербурге проводится Международный конкурс молодых оперных певцов имени Н.К. Печковского. Мария КИРАКОСОВА | |||||||
|
|||||||
