Покосившиеся и потрескавшиеся стены в конце этой недлинной, крутой тбилисской улочки способны испугать случайного прохожего или гостя города, направившего свои стопы к горе Мтацминда. Жители же района не столь боязливы – они привыкли. И, если спросить их о здешних достопримечательностях, они первым делом назовут дом с мемориальной доской как раз в конце улицы. Пару десятилетий назад в достопримечательностях также числились главная пожарная команда города, знаменитая физико-математическая школа и районный суд. А еще тысячи кинозрителей видели эту улицу в щемящей картине Резо Чхеидзе «Ну, и молодежь!» («Гимилис бичеби»). Именно по ней поднимались, уходя на фронт, юные герои фильма…
Сейчас вместо пожарной команды №1 – заброшенные остатки многолетней стройки, напоминающие сталкеровскую Зону братьев Стругацких. Здание районного суда элементарно рухнуло. И не только под грузом судебных грехов – оно было в том же состоянии, что и обветшавшие окрестные дома. Фильм Чхеидзе попросту неизвестен нынешним поколениям зрителей. Ну, а дом №16 с полустертой надписью мемориальной доски и треснувшими стенами стоит, продолжая вызывать удивленные восклицания приезжих: «Как, и он тоже жил в Тбилиси?!» Да, здесь жил Петр Ильич Чайковский. И был очень доволен этой жизнью.
Правда, в надпись на памятной доске вкралась ошибка – великий русский композитор жил в этом доме не только в 1890 году. Тогда был его последний приезд, а до этого на улице, ныне носящей его имя, он останавливался еще четыре раза. Началось же все с того, что в 1885-м из Москвы в Грузию переводится прокурором Тифлисской судебной палаты Анатолий Чайковский. Поселяется он в небольшой квартире дома, принадлежащего на Консульской улице чиновнику МВД Михаилу Тебенькову.
И такие, говоря нынешним языком, силовики были в те времена, что общие интересы у них оказываются не только в правоохранительной, но и в культурной сфере. Анатолий Чайковский владеет игрой на скрипке, увлекается театром, на короткой ноге со многими известными актерами, сам играет в любительских спектаклях, в том числе и в столице Грузии. Свой он и в музыкальном мире, в Тифлисе даже избран членом дирекции Музыкального общества, а как скрипач участвует в камерных ансамблях. И все это, отметим, не помешало ему дослужиться до должностей Тифлисского, а затем Ревельского и Нижегородского вице-губернатора. А господин Тебеньков редактирует газету «Кавказ», да еще настолько увлекается историей, что создает несколько серьезнейших монографий. Карьеру же завершает не только почетным мировым судьей Тифлисского окружного суда, но и исполняющим обязанности главного редактора петербургского «Сельского вестника».
Так что, можно понять, почему столь комфортно жилось в доме таких людей еще одному правоведу по образованию – брату прокурора, Петру Ильичу, прославившемуся отнюдь не на поле юриспруденции. Многочисленные письма композитора, который, кстати, был силен и в эпистолярном жанре, свидетельствуют: в Грузию, в Тифлис его влекли не только природа и колорит, но и тот круг интеллигенции, в котором он вращался.
Впервые он приезжает к брату в апреле 1886-го, сразу окунувшись в светскую жизнь. Дом на Консульской пышен и гостеприимен. Невестка, жена брата Прасковья, по семейному «Паня» - одна из первых красавиц города, в ее гостиной – балы, спектакли, концерты, центр литературной жизни. А еще Петр Ильич приглашается на приемы и карточные сражения, званые обеды и любительские спектакли в другие блестящие дома. В общем, не жизнь, а праздник. А вот первые впечатления о самом Тифлисе: «Город восхитительно живописен… Главные улицы очень оживлены, магазины роскошны и совсем Европой пахнет. Зато, когда я зашел сегодня в туземный квартал (Майдан), то очутился в совершенно новой для меня обстановке. Улицы необыкновенно узенькие, как в Венеции; с обеих сторон внизу бесконечный ряд лавчонок и всяких ремесленных заведений… Тут же и хлебопекарни. И какие-то съестные лавочки, в коих что-то пекут и жарят. Очень любопытно и оригинально», «В общем, Тифлис мне очень по сердцу»... Он много ходит по городу, часто гуляет в саду Муштаид, бывает на службе в Сионском соборе: «Теперь я уже хорошо ознакомился с Тифлисом и все наиболее замечательное видел. Был в здешних банях, устроенных на восточный лад, посетил наиболее замечательные церкви… был также в монастыре Давида, на горе, где похоронен Грибоедов…», «…Разнообразие прогулок большое. Изучил Тифлис гораздо лучше многих, постоянно живущих здесь». А после прогулок «занимался чтением и работой».
Ну и, конечно, встречи, так сказать, по специальности: «…Провел один вечер в концерте Музыкального общества… В Тифлисе живет несколько хороших, выдающихся музыкантов. Из них особенно выдаются Ипполитов-Иванов, талантливый композитор, и Корганов, армянин-пианист, бывший ученик Московской консерватории. Они оказывают мне всяческое внимание, и хотя я предпочел бы быть здесь инкогнито, но не могу не быть тронутым выражениями сочувствия и любви со стороны собратов по искусству. Вообще я не ожидал, что в Тифлисе мою музыку так хорошо знают. Оперы мои здесь играются больше, чем где-либо, и особенно «Мазепа» имеет большой успех. Все это мне очень приятно и подкупает меня в пользу Тифлиса, который и без того мне очень нравится». В дневнике его – записи о концертах, музыкальных вечерах и в больших залах, и в светских гостиных. Ну, а главное событие – торжество 19 апреля в Тифлисском театре.
Газета «Кавказ» в №104 называет этот вечер «экстренным концертом Тифлисского Отделения Императорского Русского Музыкального Общества, устроенным в честь дорогого тифлисского гостя, талантливейшего из современных русских композиторов». Исполняются «исключительно произведения виновника торжества», которому отведена директорская ложа, украшенная его вензелем, гирляндами лавра и лирой. «Театр, где состоялось его чествование, был убран зеленью и цветами, ложа, в которой помещался с семьей дорогой гость, вся утопала в ландышах, их мы выписали из Кутаиса целый вагон», - делится впечатлениями организатор вечера, композитор и дирижер Михаил Ипполитов-Иванов. Зал начинает заполняться за час до начала, и к назначенным восьми переполненный театр «представлял особенно торжественный и элегантный вид». Ничего не скажешь, умел Тифлис любить: кому-то – миллион алых роз, кому-то – вагон ландышей!
Приветствуя гостя, музыкальный и общественный деятель, меценат Константин Алиханов, подчеркивает: «Наша небольшая музыкальная семья, как и вся музыкальная Россия, давно знакома с вашим славным именем и, по справедливости, считает вас творцом русской национальной симфонии». Чайковскому преподносится его портрет в серебряной оправе в виде лаврового венка, затем вручаются и настоящие венки, «на лентах которых отпечатано, от представителей какой именно отрасли музыкального искусства они поднесены». В завершение – сам «экстренный концерт», длящийся до полуночи. И именно на этом концерте происходит то, что сегодня называют мировой премьерой – впервые в истории с тифлисской сцены звучит третья и окончательная редакция увертюры «Ромео и Джульетта».
И снова слово Ипполитову-Иванову: «Все прошло чрезвычайно гладко, и праздник удался на славу, закончившись блестящим банкетом. 25 апреля, в день рождения Петра Ильича, наш праздник продолжался. Оперная группа возобновила «Мазепу», и овации по адресу автора приняли тот бурный характер, какой умеет проявлять только восторженная южная молодежь». А Чайковский растроганно «благодарил артистов за реабилитацию его оперы, которая так незаслуженно равнодушно была принята публикой столичных театров». В общем, не только светской, но и музыкальной стороне тифлисской жизни есть, чем порадовать композитора. Тем более, что именно здесь он начал работать над первыми набросками оперы «Чародейка».
Но кончается апрель, а вместе с ним и первое пребывание Петра Ильича в Грузии. Послушаем его признание Ипполитову-Иванову, с которым он подружился. «Месяц, проведенный мною в Тифлисе, принадлежит к самым радостно-светлым, проведенным мною в жизни... Я вспоминаю Тифлис с особым удовольствием… Попаду ли в Тифлис осенью или зимой, пока еще ничего не знаю. Очень, очень бы хотелось, и надеюсь, что так оно и будет. Лишь бы только дожить, да здоровым быть, а что меня тянет в Тифлис сильно и что, так или иначе, я там буду – не подлежит сомнению».
Ни осенью, ни зимой приехать не удается, в доме на Консульской композитор появляется лишь в июне следующего года, да и то ненадолго. Основное время этого приезда проведено в Боржоми. В Грузию он отправляется по Волге – до Каспия, а там – через Баку. Нам стоит заглянуть в салон первого класса волжского парохода, чтобы увидеть необычное проявление популярности Чайковского. Вот на импровизированном музыкальном вечере пассажиров никем не узнанный Петр Ильич вызывается аккомпанировать даме, поющей его романс. Но той аккомпанемент не нравится, и на робкое возражение автора она заявляет, что «лучше знает, так как сам Чайковский проходил эти романсы с ее учительницей». Вот другой пассажир рассказывает Петру Ильичу, как Чайковский настолько восхитился тифлисским исполнением «Мазепы», что рыдал на его плече… Ну а в июньской жаре Тифлиса уже не до юмора. После нескольких дней светского общения композитор, вместе с семьей брата, уезжает в прохладу Боржоми.
Там врачи рекомендуют ему пить минеральную воду и принимать ванны – чтобы привести в порядок здоровье, особенно желудок. Делать все это инкогнито невозможно, и Чайковский оказывается в центре внимания отдыхающей публики. Курортники осаждают его целыми днями, он скрывается окольными путями, но в узком кругу светская жизнь продолжается, а основное вечернее развлечение – партия в винт. И при всем этом Петр Ильич находит время, чтобы работать над сюитой для оркестра «Моцартиана». Мысль о ней вынашивалась уже три года, а тут, в Грузии, работа пошла вовсю. Что же касается Тифлиса, то для него именно в Боржоми композитор делает великую вещь. Он пишет императору Александру III ходатайство о выделении денег на завершение строительства нового Оперного (Казенного) театра вместо сгоревшего в 1874 году. Просьба эта возымеет эффект: благоволящий к Чайковскому царь дает распоряжение о выделении средств.
А Петр Ильич торопится из Грузии – в Аахене умирает его друг. Так что, в Тифлисе он не задерживается. Приехать снова собирается в ноябре, однако поездка по Европе с концертами, которыми он дирижирует, перечеркивает эти планы. Но в следующем 1888 году в газете « Кавказ» 14 июля можно прочесть: «Находящийся в Тифлисе П.И. Чайковский, как мы слышали, занят подробным описанием своего последнего артист. путешествия по Зап.Европе. Статья появится в одном из наших толстых журналов». Петр Ильич действительно гостит у брата с 25 марта по 20 апреля, но никаких путевых заметок для толстых журналов не оставляет. И не только для местных – его «Автобиографическое описание путешествия за границу» было издано лишь посмертно, Чайковский стеснялся саморекламы.
А свой третий приезд в Тифлис он объясняет тем, что хотел отдохнуть и привести в порядок мысли. «Приехал сюда после двухнедельного путешествия… Устал очень, но… чувствую себя дома и это ощущение приятно», - признается он. Мы же заглянем в дом, который, по словам музыковеда Василия Корганова, завещан «городу Тифлису старухой Шиоевой, на углу Головинского проспекта и Давидовской улицы». Это здание Музыкального кружка. На его месте, на углу нынешних Руставели и Бесики потом появилось новое, в дальнейшем принявшее Дом офицеров.
Весной 1888-го здесь идет репетиция любительского концерта. Корганов дирижирует «игрою восьми девиц в 16 рук на 4 роялях». Точно в тот момент, когда начинают играть «Песню без слов» (Souvenir de Hapsal, опус 2) Чайковского, в зал входит группа организаторов концерта и… Петр Ильич. Корганов, у которого «рука задрожала, в глазах потемнело», машинально продолжает махать палочкой. Именитый гость подходит к нему при последних звуках пьесы: «Позвольте познакомиться, Чайковский… Что же вы машете под пюпитром, у самого пола. Ведь дамы не видят вашей палочки». Услышав в ответ искреннее: «Хорошо еще, что я сам не полез под пюпитр и не растянулся на полу», предлагает прийти нему и проштудировать все три пьесы. Девицам делает комплимент: «Дамы хорошо разучили свои партии. Все пойдет отлично. Надо только отделать кое-что». И, отвесив поклон, уходит, оставив всех в «самых растрепанных чувствах». Резюме Корганова: «Кое-как мы окончили эту репетицию и разошлись с тем, чтобы собраться на следующую, в ближайшее воскресенье, когда я явлюсь уже в качестве «ученика Чайковского».
Они встречаются еще, гуляют по городу, беседуют, и в этих беседах проявляются натура и взгляды Чайковского. Он расхваливает местные природу, климат, общество, сообщает, что, поработав до полудня, ходит в сад Муштаид, «с которым просто сроднился», признается, что не выносит азиатской музыки, рекомендует привлекать знаменитых исполнителей для улучшения посещаемости концертов, рассказывает, как трудно ему появляться на сцене. «…Но лишь только я пытался перейти к беседе на музыкальные темы, выражение лица его становилось сумрачным, и он отвечал такими отрывистыми фразами, точно хотел отвязаться от назойливого спутника», - огорчается Корганов. В тот приезд Петр Ильич берется за работу над Пятой симфонией, в записной книжке появляются эскизы ее тем, программа работы. А, уже уехав, в октябрьском письме Ипполитову-Иванову признается: «Так и или иначе, но знаю только одно: смертельно хочется в Тифлис».
Надо ли удивляться, что в апреле 1889-го он снова появляется на берегах Куры? Работать ему практически не удается в течение всех 18 дней – в доме брата полно гостей, желающих познакомиться со знаменитостью, со всех сторон сыплются приглашения в гости. В дневнике даже появляется запись: «Неудачное желание одиночества». Приходится сдаться на волю гостеприимных тифлисцев. Откроем номер «Кавказа» за 29 апреля: «В воскресенье, 30 апреля, в 1 ч. дня в Артистическом Обществе состоится музыкальное утро в честь новоизбранного члена Арт. Общества П.И.Чайковского из его произведений. Потом состоится обед в саду Харазова. Участвуют только члены Арт. Общества, несколько лиц, близких П.И. Чайковскому, и артисты, участвующие в концерте».
Концерт проходит, как и полагается – «элегические романсы», «прелестное трио», виновник торжества в первом ряду, приветственная речь драматурга и поэта, одного из организаторов Артистического общества Александра Опочинина. А потом «компания, человек сорок, поехала на фаэтонах» на главную часть программы – застолье, в одном из знаменитых Ортачальских садов. Во главе длинного стола под деревьями – Чайковский и жена Ипполитова-Иванова, замечательная певица Варвара Зарудная. Остальные рассаживаются «по своим музыкальным и общественным рангам». Тамада – еще один правовед, член Судебной палаты Валериан Карнович провозглашает тосты, Опочинин читает экспромт, восхваляя «То море звуков, лес гармоний,/ Что в ряде опер и симфоний/ Твой славный гений дал нам в дар». И на похвалы за этот стих отвечает под общий хохот: «Мой «экспромт» вы находите удачным; недаром, значит, я просидел за ним два вечера».
А застолье идет своим чередом, о чем свидетельствует Корганов: ««Произносилось немало речей и тостов; болтовня шла также подобающая обстановке; было выпито немало кахетинского вина… Некоторые из присутствовавших подносили Чайковскому листочки бумаги, другие, более предусмотрительные, - его фотографические портреты, а Сараджев – свою белую фуражку, с просьбой получить на ней автограф карандашом». Веселье запечатлевает фотоаппаратом «один из главных деятелей юного Артистического общества, инженер путей сообщения, скрипач-дилетант, кн. Иос. Зах. Андроников». Он же делает и другие уникальные снимки – 2 мая, когда уезжающего Петра Ильича брат с друзьями сопровождают до «Белого духана» на шестой версте от Тифлиса.
Следующий, он же последний приезд – самый продолжительный, с 10 сентября по 22 октября 1890 года. Композитор предвкушает его еще под Москвой: «Трудно выразить до чего я душою стремлюсь в Тифлис. Даже мне самому странно, на чем основана моя совершенно исключительная симпатия к этому городу». На этот раз он не только присутствует на исполнении своих произведений, но и сам выступает, дирижируя симфоническим концертом. Он настолько волнуется перед этим выступлением, что друзья принимаются его отвлекать – везут в любимый им Ботанический сад, показывают великана в одном из балаганов, катают на каруселях, «что очень его развлекло», а потом укладывают спать. О результате этих усилий рассказывает Ипполитов-Иванов: «Весь концерт прошел в бесконечных овациях любимому композитору и дирижеру; оркестром он остался очень доволен, и я торжествовал, так как все его комплименты в отношении оркестра косвенно относились и ко мне». Дело в том, что вся подготовка концерта легла на плечи автора этих слов. Удается и немузыкальная часть: Чайковский получает диплом почетного члена местного Музыкального кружка, дирижирует преподнесенной ему палочкой из слоновой кости, его засыпают цветами, а вечер, естественно, заканчивается «парадным ужином в Артистическом обществе с рядом сердечных речей, тостов и приветствий».
Те осенние дни проносятся быстро. Но заполнены они не только традиционными для тифлисской жизни композитора встречами, прогулками, приемами. Прочтем письмо владельцу музыкального магазина Баграту Мириманяну, написанное 22 октября, за день до окончательного расставания с Грузией: «Возвращая вам рояль фабрики Дидерихса за №4336, коим в течение шести недель, проведенных в Тифлисе, благодаря вашей любезности я пользовался, - считаю долгом выразить вам мою живейшую признательность. Инструмент этот был для меня неоцененным пособием при сочинении последнего моего произведения «Воевода» (баллада для оркестра). Примите уверение в искренней моей благодарности». Думаю, что это уверение можно отнести и ко всем тифлисцам, встретившимся на пути композитора. А вот и последний документ, связанный с его пребыванием – №281 газеты «Кавказ»: «Во вторник, 23 октября, П.И. Чайковский выехал по Военно-Грузинской дороге. До Мцхета его провожали многие почитатели».
На этом можно было бы отойти от тифлисских стен, помнящих Петра Ильича. Тем более что в том же 1890-м их покинул и его брат Анатолий, переведенный в Ревель. Но как не вспомнить, что в них он не только написал уже перечисленное, но и начал работать над «Спящей красавицей» и «Иолантой», а в арабском танце «Щелкунчика» использовал мелодию грузинской колыбельной «Иавнана»... Как не прочесть письма, которые продолжали приходить к друзьям, живущим в этих стенах, и в последующие годы. Чайковский интересуется возможностью дирижировать в Грузии за небольшой гонорар, спрашивает, как идет строительство Оперного театра, признается в июле 1892-го: «Я лелею мечту побывать в Тифлисе. Ты не можешь себе представить, как меня туда тянет. Весьма, весьма вероятно, что в сентябре или в октябре я хоть не на долго появлюсь на берегах Куры». Не сбылось. Через год с небольшим после этого письма тифлисские газеты печатают некрологи о смерти композитора. И Музыкальное общество «отдает дань памяти Чайковского, устроив симфонический концерт из его произведений».
А в сердце Тбилиси, хранимом истертыми временем домиками, и сегодня живет память о человеке, заявившем: «Тифлис город до того мне во всех отношениях симпатичный, что я многу только поощрять всякого, желающего туда водвориться».

Владимир ГОЛОВИН