«Энциклопедия Кругосвет» поэта, прозаика, переводчика, литературного критика Даниила Чкония впечатляет: родился в Порт-Артуре (Люйшуне), школу закончил в Жданове (Мариуполе), затем оказался в Тбилиси, потом в Москве, с 1996 в Кельне, где работает не просто гидом, а я бы сказал, «художником-экскурсоводом». Потому что прогулки с Чкония славятся среди туристов как «ходячие романы», иногда с поэтическими вставками, то лирическими, то юмористическими.

Вот и на VI Международном русско-грузинском поэтическом фестивале, во время прогулки по Старому городу, Даниил сразил меня воспоминанием об «экскурсии», проведенной некогда Нодаром Думбадзе для гостей-литераторов, впервые прибывших в Тбилиси: «Выезжаем на проспект имени Руставели, далее кинотеатр имени Руставели, драматический театр имени Руставели, Институт грузинской литературы имени Руставели, а напротив – памятник Руставели!»
Спасительное свойство грузин – умение посмеяться над собой, вспомним хотя бы наши неподражаемые короткометражные фильмы. Но жизнь полна коллизиями отнюдь не всегда светлых оттенков.
- Самым драматическим был твой отъезд из Москвы в эмиграцию. Знаю, нелегко об этом вспоминать, историю с «Памятью»…
- До 1989 года я был «невыездным», тем более, из Москвы, где тогда работал. Но когда железный занавес окончательно пал, пришло приглашение от моего друга, профессора Джеральда Янечека, посетить университет Кентукки. Из-за океана я привез диктофон – игрушку, по тем временам диковинную. Был очень доволен, на все собрания ходил без забот, «машина зверр, слуши, все сама запишет». И вот, на одну из  встреч всесоюзной ассоциации писателей в поддержку перестройки «Апрель» 18 января 1990 года в ЦДЛ,  явились незваные гости – молодчики из националистической организации – общества «Память». Командовал ими маленький человечек, некоторые из них были в черных рубахах и черных сапогах. Слышались выкрики: «Инородцы, вон из России!» Добры-молодцы пустились в рассуждения со сцены о том, что все беды России – от нерусских, что чужеземцы губят русскую литературу, а диктофон-то мой, в кармане забытый, все пишет. «Сегодня мы пришли с плакатами, а завтра с автоматами!» - такой кодой они увенчали свой набег. В зале они затевали потасовки, один из них вступил в перепалку с женщиной-еврейкой, бросился на нее с кулаками, но я оказался рядом и встал между ними, оттащил его. Почти уверен, что это был тот самый ныне депутат, которым давно и неустанно интересуется полиция одной из ведущих европейских стран в жажде добыть показания в связи с нашумевшим убийством. Драка завязалась, стычки пошли. Досталось писателю Анатолию Курчаткину, ему еще и очки разбили. А когда под шумок появления милицейских одиозный Константин Смирнов-Осташвили вышел из ЦДЛ, его увезли на служебной черной «Волге».
- Объясни мне, Даниил, если они на дух не переносят иноземцев, откуда в их рядах появляются «швили» и «маны»?
- Просто надо погромче русских кричать: «Бей черных!» и «Бей жидов!» Вот тебе и пропуск.
А меня два дня спустя вызвали в прокуратуру для дачи показаний. Причем следователь по телефону сообщил, что им известно об имеющейся у меня записи и предупредил, что ее должны изъять для соответствующих процедур. Я изъявил готовность, снял копию и отдал запись приехавшему за кассетой чиновнику.  Потом был суд. После дня, когда я выступал свидетелем, адвокат «Апреля» Анатолий Макаров сказал, мол, после точных и честных ответов Чкония, у суда вопросов больше нет. Смирнова-Осташвили осудили на два года лишения свободы с отбыванием срока в колонии усиленного режима. За несколько дней перед досрочным освобождением он был найден повешенным на простыне. Многие считают, что Смирнов-Осташвили был убит, говорят о «зверском, ритуальном убийстве». На его теле были обнаружены следы физических истязаний. Согласно позиции Исраэля Шамира, изложенной в журнале «Наш современник», Осташвили оказался вовлечен в провокации международного масштаба, «способствовавшие дестабилизации Советского Союза и ускорившие крах советской государственности». За что и последовала расплата. Меня вызывали в суд, защитница Смирнова-Осташвили была настоящими профи – она расставляла силки для свидетелей виртуозно. Меня, например, «ловили» вопросом – видел ли я, как Курчаткину разбили очки. На этом простом вопросе «подлавливали» многих писателей, которые в пылу негодования «свидетельствовали» о том, чего не было или чего они не могли видеть, поскольку находились в другой части зала, где были свидетелями других событий.  Я не попался, потому что не врал – сказал, что был вне поля обозрения этой стычки. Так же обошел и все прочие ловушки, не навязывая подсудимому того, чего не было. Сам Осташвили сказал: вот, наконец, честный свидетель, ничего не выдумывает! Но это сработало против него. Потому что там, где я подтверждал его поступки, доверие суда было полным. Потом пошла компания в «патриотических» газетенках, где фигурировал и я, а читателям предлагалось по указанному домашнему моему телефону или адресу выразить отношение «русских патриотов», начались звонки с угрозами, с предупреждением, что знают расписание и маршруты передвижения моих детей. И когда жизнь членов моей семьи оказалась под угрозой, я эмигрировал.
- Как развивались события в Кельне?
- Началась полоса творческого сотрудничества – вел приложение «Литературные ведомости» к одной из газет, рубрику «Литературный Рейн» в журнале «Партнер», был членом редколлегии журнала «Родная речь», в 2005 году стал главным редактором журнала русской литературы «Зарубежные записки», за который был в 2011 году отмечен специальным дипломом Русской премии, а ранее – в 2006 году – дипломом Международного фестиваля искусств русского зарубежья имени Чехова.  Сейчас, помимо редактирования возрожденного после перерыва журнала «Зарубежные записки», являюсь замом главреда журнала «Эмигрантская лира», который издает общество одноименного фестиваля.  Кроме Александра Мельника, который является создателем фестиваля, я единственный член жюри, работающий со дня основания фестиваля. По сей день являюсь председателем жюри конкурса молодых поэтов русского зарубежья – «Ветер странствий» в Риме.
До эмиграции все мои перемещения по стране были вполне плодотворны и логичны. После Мариуполя я какое-то время учился в Тбилиси в университете, участвовал в семинаре молодых литераторов Грузии. Потом перебрался в Литературный институт имени Горького в Москве и, по его окончании, меня пригласили консультантом в правление Союза писателей Грузии. Потом был переведен в Союз писателей СССР, где был консультантом по грузинской литературе, затем в издательстве «Советский писатель» работал в редакции поэзии народов СССР старшим редактором… До отъезда в Германию работал консультантом в аппарате комитета по образованию, культуре и науке Госдумы РФ. Вообще, ни в какую эмиграцию я всерьез никогда не собирался,  но после той истории с «Памятью» просто уехал сам и увез семью. Поначалу в Германии был, конечно, момент растерянности. Ничего не мог придумать, кроме того, чтобы пойти искать место таксиста, но вот обрел вторую профессию и вожу автобусные экскурсии по странам Бенилюкса, по долине Среднего Рейна, по Кельну. Должен сказать, что в Германии и вообще в Европе очень сложно пробить издание какого-либо иноязычного печатного органа. У них упертая позиция: пусть иностранцы адаптируются. Они не понимают, что это верно в отношении детей, а не взрослых, сложившихся людей, вынужденных покидать родные края, увозя с собой и язык, и систему духовных ценностей, сформировавшуюся на этом языке.
- «Тяготы не испытав в пути – можно ль путь на родину найти?» - гласит восточная мудрость… Расскажи, чем фестивали, в которых ты – один из организаторов, отличаются от нашего, куда ты приехал в качестве участника?
- 17 городов – это в наше время рекорд, который трудно превзойти. Грузия раскрывается во всем своем богатстве и разнообразии традиций, культуры, стилей общения… Состав довольно-таки крепкий, профессиональный в большинстве своем. Это – тоже нечасто встретишь. И то, что участников приглашают и оплачивают их пребывание в стране, в наши дни встречается все реже. А «Эмигрантская лира», например, - фестиваль разноуровневый. И приезжают туда только за свой счет. Но за шесть лет его проведения образовалась своего рода литературная тусовка, собирается костяк авторов и членов жюри, среди которых – заметные фигуры – Алексей Цветков и Бахыт Кенжеев, Александр Кабанов и Андрей Грицман, Олеся Николаева… А конкурс «Ветер странствий» - это детище недавно ушедшей от нас Елены Вадимовны Волконской, прапраправнучки красавицы пушкинских времен Зинаиды Волконской и родной внучки Петра Столыпина. Она пожелала поддержать молодых авторов, и по ее инициативе я возглавил жюри этого конкурса.
- Повернем калейдоскоп на грузинскую картинку. Вчера ты обмолвился о какой-то романтической истории, связанной с твоей бабушкой и «последним из голубороговцев» Колау Надирадзе.
- Я с ним успел поработать при весьма интересных обстоятельствах. Семейное предание гласит, что в юности в мою бабушку, кутаисскую гимназистку Надежду Гогоришвили, был пламенно влюблен Колау Надирадзе. Бабушка была родом из Вани.
- Откуда и корни Дани, как выяснилось в кафе на Майдане...
- Рифмуй, рифмуй, а зачем мы сюда приехали… Бабушка была благовоспитанная и гордая. И в 84 года ее называли образцом поведения за столом – осанка, обеденный этикет – это не гармонировало с советским «общепитом», но всем нравилось. Конечно, она твердо пресекала не в меру пылкие попытки познакомиться, тем более, ее, выросшую в патриархальной семье, не могло не смущать, что поклонник пользовался уже популярностью в литературных кругах. Но Колау все-таки подкараулил ее и бросил к ее ногам огромный букет цветов. Наденька убежала в ужасе, посчитала себя публично оскорбленной и скомпрометированной.
А спустя лет этак семьдесят, когда я работал в издательстве «Советский писатель», ведя книги переводов поэтов Закавказья и Северного Кавказа, приехал в Тбилиси – обсудить с Колау Галактионовичем структуру его нового большого сборника. Тогда он (доживший до 95 лет), пожаловался, что не та уже прыть, пишет все реже – не сравнить с молодыми годами. На что я не без ехидства заметил, что меньше надо было распаляться на метание букетов под ноги гимназисткам и беречь силы для духовных даров потомкам.
Он весь прямо загорелся: «А вы откуда знаете?» Ну, я и сказал – от бабушки. Он пустился в расспросы – да жива ли она, здорова ли, да как сложилась ее жизнь, и через два часа после встречи мы были уже не сотрудниками, а дружеским тандемом. И книга получилась «с душой».

Но что же это мы обделили вниманием Даниила Чкония как поэта? Что же ничего не говорим о его стихах? А зачем самим-то беспокоиться, все равно не скажешь лучше Александра Цыбулевского, тбилисского поэта, звезда которого зажглась в пору «оттепели». Рано ушедший от нас художник с трагической судьбой, Александр Цыбулевский был первым «Вергилием» на пути Даниила Чкония в литературу.  «В стихах Даниила Чкония присутствуют врожденные достоинства, которым нельзя научиться», - таким был отзыв дорогого для Даниила человека. А в одном из своих сборников Даниил публикует стихотворение «Владелец шарманки» (по названию книги Цыбулевского), в котором, между прочим, нет ни слова о шарманке как таковой. Мелодия в стиле ретро звучит в самом стихе с его сдержанной тональностью и акварельностью ритмического рисунка. Это стихи о надежде: «Поманила – и столько наобещала,/ И едва не свела с ума./ Все начнется сначала. Начнется сначала./ Только выйдем за те дома».

Беседовал
Владимир САРИШВИЛИ