| ЧЕЛОВЕК НА ВСЕ ВРЕМЕНА |
|
Широта его натуры и бурная энергия не позволяли ему зацикливаться на чем-то одном, он был инициатором творческих проектов – общественных и политических, депутатом парламента двух созывов, сколько сил им было вложено в разработку законопроекта о театре. Лордкипанидзе был ректором Тбилисского института театра и кино, в годы разрухи ему приходилось заниматься не только учебным процессом, но и самим зданием, его отоплением, созданием хоть каких-то условий для учебы. Почти 20 лет он возглавлял Союз театральных деятелей Грузии, который в отличие от других творческих союзов, не погиб в годы крутых политических перемен. Даже после «революции роз» никто не посмел сдвинуть глыбу по имени Гига. После своего 80-летия он сам попросил переизбрать его, и СТД перешел в надежные руки Гоги Кавтарадзе. Но главным для Гиги Лордкипанидзе всегда было творчество, оно в нем самой природой заложено. Он родился в Тбилиси, в Верийском квартале, его бабушка и мама из княжеского рода Микеладзе, они закончили русскую гимназию, поэтому с русским языком проблем не было. Его мама преподавала музыку и своих детей учила, хотя музыкальность у них врожденная. Знаменитый дирижер Евгений Микеладзе – его дядя. 1937-й год страшно проехал по их семье, отца и дядю расстреляли. Но гены предков остались в нем и его замечательной сестре Марике Лордкипанидзе. Говорят, в детстве он был неугомонным шалуном и шутником. Тогда и повредил ногу, это осталось на всю жизнь, потому все знают Гигу, опирающегося на мощную трость, которая в его руке смотрится как повелительный царский жезл. Еще в детстве, будучи одержим интересом ко всему, он был увлечен театром. Проблемы выбора пути для него не существовало – только театр. И он на всю жизнь остался верен призванию режиссера. Все помнят его 80-летие, которое отмечалось на сценах трех тбилисских театров, где шли его спектакли, в том числе и новые. После каждого – вызов на сцену, поздравления коллег и друзей. Лидер по натуре, он всегда оставался в центре внимания. Но... все проходит. Он прав, когда говорит, что «человек театра не может быть свободным художником. Нет сцены – нет художника». Встретились мы с Григорием Давидовичем у него дома, где стены увешаны его «рабочими» фотографиями репетиций и съемок и его жены актрисы Кетеван Кикнадзе в ролях. Много и семейных фотографий, у них три дочери, внуки и правнуки. Для зрителя театр начинается с вешалки, а для актеров и режиссеров – с института. Его первым педагогом в Тбилисском театральном институте был Георгий Александрович Товстоногов. «Моим старшим другом, принявшим участие в моем воспитании как человека, был мой однокурсник Миша Туманишвили. Он был намного старше, поступил в институт уже после фронта. Мы сидели вечерами, и Миша объяснял мне из лекций то, чего я не мог понять в свои 16 лет. После первого курса я решил поехать учиться в Москву, в ГИТИС. Товстоногов сказал: «Правильно делаешь». Уж он-то понимал, что такое пройти московскую театральную школу. И началась моя студенческая жизнь в Москве. В ГИТИСе мне тоже повезло с педагогами. Руководителем курса был Алексей Дмитриевич Попов, удивительная личность, а мастерство актера нам преподавала Мария Иосифовна Кнебель, потрясающий педагог, лучший знаток системы Станиславского. Попов считал, что человек, который не пройдет актерскую школу, настоящим режиссером не может стать. Наш курс был интернациональный – Сережа Микаэлян, который потом работал в Ленинграде, Тофик Кязимов азербайджанец, я грузин. Мы стали близкими друзьями с Толей Эфросом, он учился на курс старше нас, но все время ходил на наши занятия, потому что был не очень доволен своим педагогом. Толя фактически стал нашим однокурсником. Теорию театра я осваивал на спектаклях МХАТ, Малого театра, Камерного театра Таирова. Думаю, в Москве я получил высшее образование – не только гитисовское, но театральное. Спектакли МХАТ были для меня институтом, где можно было познать, «жизнь человеческого духа» - по Станиславскому. За пять лет учебы я не пропустил ни одного спектакля «Три сестры» Немировича-Данченко во МХАТе, я – рекордсмен. В зале мест не было, я садился на лестницу, и уже с начала спектакля начинал реветь, и так до самого конца. А у Станиславского были гениальные спектакли «Горячее сердце» Островского, «На дне» Горького. Тогда еще не ликвидировали Камерный театр Таирова, с неподражаемой Алисой Коонен в «Мадам Бовари». Я смотрел его раз десять. Мы в качестве практики приходили во МХАТ на все репетиции Попова и Кнебель, когда они ставили «Трудные годы» А.Н. Толстого. Ивана Грозного играл Хмелев. Какой актер был Хмелев – чудотворец! Пришли на генеральную репетицию, Хмелев в костюме царя и гриме, и вдруг во время репетиции ему стало плохо. Врачи не разрешили перевозить в больницу, его перенесли в директорскую ложу. Потом начался вечерний спектакль «Мертвые души», актеры жутко нервничали – как Хмелев?! Ничего не знавшая публика в зале хохотала на комедийных сценах Яншина и Грибова. Я своими глазами видел, как Яншин выходил за кулисы и хватался за голову, когда стало известно, что в ложе умер великий артист… После окончания ГИТИСа я работал у Попова ассистентом режиссера, потом режиссером, он очень меня любил. Но он сказал: «Тебе надо работать в грузинском театре. Когда захочешь и что захочешь, можешь ставить у меня, но жить и работать тебе надо в Грузии». Это был великий русский человек. Для меня остается загадкой, как он смог так бескомпромиссно прожить жизнь. Так что по настоятельному требованию Алексея Дмитриевича я вернулся в Тбилиси». - Вашу грузинскую творческую биографию невозможно вместить в рамках одной статьи – постановки во многих театрах Грузии, вы были главным режиссером Кутаисского театра (и это в 26 лет!), русского театра им. Грибоедова, театра Марджанишвили, музыкальной комедии им. Васо Абашидзе, основателем Руставского театра. Что вы считаете для себя самыми важными событиями? - Встреча как режиссера с Нодаром Думбадзе. Я знал его с детства, мы оба верийские ребята, были достаточно хулиганистые и озорные. Дети репрессированных родителей, его отец тоже расстрелян, мать арестована и сослана. И вот он мне дает рукопись – прочти, говорит. Я вечером стал читать «Я, бабушка, Илико и Илларион», и всю ночь прохохотал и проплакал так, что мама уже подумала, что я двинулся рассудком. Все было для меня настолько родное и близкое, что я решил ставить спектакль. Сам делал инсценировку и эту, и всех думбадзевских произведений. Я думаю, что именно с Думбадзе я по-настоящему родился как режиссер. Есть режиссеры – представители режиссерского, постановочного театра, есть режиссеры актерского театра. Но я считаю, что всегда был режиссером авторского театра – драматургического. Нодар Думбадзе, Поликарпе Какабадзе, не очень обласканный властью Вадим Коростылев, я ставил две его пьесы в Руставском театре «Сто лет спустя» и «Праздник одиночества» («Пиросмани»), которые произвели буквально фурор и в Тбилиси, и в Москве. А самое важное для меня событие, связанное с марджановцами – это рождение нового театра. В 1967 году там произошла конфронтация молодежи и старшего поколения. Вот тогда я и 27 актеров ушли, мы организовали Руставский драматический театр, который быстро стал самым популярным в то время театром. Как подтверждение успеха – через два года нас уже отправили на гастроли в Москву. У нас была потрясающая труппа, тогда они были совсем молодые и стали выдающимися артистами именно в Рустави – Отар Мегвинетухуцеси, Тенгиз Арчвадзе, Нодар Мгалоблишвили, Гиви Берикашвили, Лео Антадзе, Кетино Кикнадзе, Заза Лебанидзе, Гуранда Габуния. Когда я думаю, что я сделал в своей жизни, наверное, главное – рождение Руставского театра. Это был сложный процесс, но вместе с тем большой праздник – у нас была собственная творческая лаборатория. Теперь считаю, что мы совершили ошибку, вернувшись в Марджановский, тогда я им руководил. Нам разрешили взять только 12 актеров, а остальные остались в Руставском театре. Мы пришли и как-то растворились в этом огромном театре, потеряли самое главное – единомыслие. Начались противоречия, и я ушел в кино. Но вообще-то, все что ни делается, к лучшему. Иначе не появился бы фильм «Дата Туташхия» с участием моих руставских актеров. У меня специфическое отношение к кино. Для меня кино – это крупный план. Когда в кадре только глаза, и читается мысль. Театр – все-таки расстояние, а в кино лезешь в душу актера. Поэтому мои фильмы в первую очередь актерские. В кино было много интересного. Например, фильм с трагической судьбой «Клятвенная запись», посвященный Георгиевскому трактату. В Москве его называли шовинистическим, а в Грузии считали, что мы заигрываем с Россией. На звонок Шеварднадзе по поводу фильма в Москве ответили: «Возникает впечатление, что нас связывает только религия». Ни там не угодили, ни здесь. Но я очень люблю этот фильм. - Несмотря на такую загруженность, связи с русским театром у вас никогда не прерывались. Постановки, друзья, коллеги... - С русским театром связи были постоянные, в Москве я ставил в московском ТЮЗе у Хомского «Я, бабушка, Илико и Илларион», где Лия Ахеджакова, в то время совсем девочка, играла бабушку. Потрясающая актриса, этакий Зурикела в юбке. После тбилисской бабушки Сесилии Такаишвили это был шок! Позже я ставил у Толи Эфроса на Малой Бронной «Не беспокойся, мама!» Думбадзе. А в «Современнике», в его первые годы, когда он воспринимался как революционный театр, я поставил «Пятую колонну» Хэмингуэя. Спектакль тогда мощно прозвучал, хотя пьеса считалась не совсем советской. Помню, первый прогон смотрел Константин Симонов и говорил, что это лучший спектакль по его любимой пьесе. - Симонов и отклик писал на вашу постановку: «Наконец, миф о невозможности поставить «Пятую колонну» разбит наголову. Это победа, большая победа!» Не случайно на своих первых гастролях в Тбилиси «Современник» показал именно «Пятую колонну». - Там были заняты талантливейшие актеры: Олег Ефремов в главной роли, Игорь Кваша, Женя Евстигнеев, Олег Табаков. Самое главное, что за время постановки мы все стали единомышленниками. Я был влюблен в этот театр, и они меня приняли, как родного. С Женей Евстигнеевым мы дружили, как братья, с Игорем Квашой... - Вы не знаете, наверное, что 30 августа «Современник» проводил Игоря Квашу в последний путь. - И он тоже ушел?! Что это такое?! Умер Петр Фоменко, выдающийся режиссер, а я узнаю об этом из вашего журнала «Русский клуб». Для меня это трагедия, потому что я бы обязательно полетел на похороны в Москву, даже в моем теперешнем состоянии. С Фоменко нас многое связывало 40 лет. Когда я был главным режиссером Грибоедовского, я его пригласил на постановку по рекомендации Толи Эфроса. Тогда у Фоменко было тяжелое положение, он в Москве был без работы, считался диссидентом. Я сказал: «Пусть немедленно приезжает». Когда я познакомился с ним, мне стало ясно, что это – личность. Хотя он был моложе меня, а тогда разница в годах казалась существенной. Но как только он начал работать над спектаклем, я почувствовал, что актеры влюбились в него, буквально боготворили его. Он поставил две современные пьесы, классики он тогда не касался. Для меня очень резкая разница между государственными отношениями и человеческими. То, что мы перестали друг друга знать по вине политиков, - величайшая трагедия. Россия, и Грузия очень многое потеряли из-за разрыва. Особенно мы. Ведь это не случайно, что Марджанов большую часть жизни проработал в России, что выдающиеся грузинские деятели воспитывались и получали образование в России, начиная с Ильи Чавчавадзе и когорты «Тергдалеулни» - испившие воды Терека. Так что не надо смешивать политические взаимоотношения с творческими и научными. Как было замечательно, когда российские театры приезжали в Тбилиси на гастроли. «Современник», ТЮЗ, БДТ Товстоногова. А какой был театр «Дружба» - все лучшее, что было в Советском Союзе, показывали в Грузии. Помню, сразу после 9 апреля 1989 года к нам приехали играть Дуров и Каневский. В городе ужасная атмосфера после той бойни на проспекте Руставели. Дуров рассказывал после спектакля: «Мы думали, что будем играть при пустом зале. Удивились, когда услышали, что люди рассаживаются, и зал уже полон. Ну, думаем, после спектакля, наверно, бить начнут...» Конечно, они совершенно обалдели, когда в конце были такие аплодисменты и крики «браво». А сейчас не то что гастроли, никакой информации нет. - Вы ведь тоже были в политике – депутат парламента 1991-1999 годов. - Тогда мы были очень нужны в парламенте. Это были сложные, трагические годы. Мы, люди искусства, Эльдар Шенгелая, Лана Гогоберидзе, я, старались занимать объективную позицию в политике, защищать интересы культуры. Особенно болезненно мы воспринимали обострение российско-грузинских отношений, потому что духовно мы связаны с Россией, мы воспитывались на русской культуре. Самоограничение приносит только вред. - Насколько известно, у вас не очень складывались отношения с политиками «революции роз». - А у нас фактически никаких отношений не было. Я думаю, они не знали культуру и не хотели знать. Мы для них слишком сложный народ, с которым вроде бы считаться нужно, а не хочется. Демократия в Грузии четко определила роль старой интеллигенции: мы – «чарецхилеби», как сказал президент Саакашвили, - «смытые», как ненужные. - А кто будет передавать свои знания, опыт молодым? Вы в свое время были ректором Театрального института, как сегодня обстоят дела с профессиональным обучением? - Ну, когда пришли новые хозяева, они так повели дело, что я был вынужден уйти из Театрального. Я очень сожалею, что один из лучших театральных вузов умирает. Уже при мне не было того уровня образования, которое получило наше поколение. А сейчас тем более. Проблема, в первую очередь, в непрофессионализме. Простой пример. В Театральный институт приходит приказ из Минобразования, у студентов-режиссеров снимается предмет «мастерство актера». Там считают, что это не их профиль. Ну, полное непонимание профессии! Мне кажется, сейчас вообще нет учебы ни в одном вузе, не только в нашем. Кто сейчас ректор Театрального? Молодой человек, которого вообще никто не знает. Где профессиональные преподаватели? Никого не оставили, их единицы. То, что сделали с грузинской культурой и театром, это издевательство. Когда из театра выгоняют такого режиссера, как Роберт Стуруа, в такой стране очень трудно жить. Он ведь история грузинского театра, выдающийся режиссер. - Сделали то же, что в Москве с Любимовым. - Ну, Любимов старше. Но все равно режиссер должен умереть в своем театре, даже если ему 110 лет. Но оторвать Стуруа от театра Руставели, это просто насилие. Он задавал тон всему грузинскому театру своими выдающимися спектаклями. И когда он сейчас по телевидению говорит, что не вернется в Руставелевский театр, я это понимаю. Это такая боль, которую трудно перенести. Выгнать Стуруа из театра Руставели – это нельзя простить. Даже в советское время такое не позволяли себе – Любимов оставался, Ефремов, Стуруа, извините, и Лордкипанидзе. Нравился нам этот строй или нет, нравились мы этому строю тоже вопрос, но такого не было. Когда так легко убрали Стуруа, что можно думать о такой власти? - Кто виноват? – понятно. Но, что делать? - Я думаю, Робику надо вернуться в театр Руставели, потому что его уход огромная потеря для всей грузинской культуры. Политику можно изменить, но восстановить традиции, особенно театральные, это очень трудно. Я считаю, что Робик не имеет права не вернуться, он нужен здесь. Я надеюсь, что с приходом Бидзины Иванишвили положение изменится, ведь он так помогал театрам – и капитальные ремонты, и зарплаты актерам вместо того мизера, которое выделяло государство. Надеюсь, что теперь интеллигенция уже не будет в разряде «чарецхилеби». - Восстановить культуру еще можно? - Это сложный процесс, и долгий. Тут понадобятся многие годы. Нет Театрального института, а где прежняя Академия художеств, консерватория? Такое впечатление, что был продуманный план уничтожения грузинской культуры. И почему это произошло? Только потому, что деятели грузинской культуры не воспевали Саакашвили? Понятно, не нужны правительству люди, самостоятельно мыслящие. К тому же, Саакашвили просто не любит искусство. Единственный спектакль, на котором его видели – «Кето и Котэ», говорят, даже не один раз. - Как вы считаете, роль интеллигенции изменится? Ее будут слушать, ее услышат? - Обязательно. Не потому что Иванишвили сейчас первый человек в стране. Но он, по-моему, по-настоящему любит грузинскую культуру, театр, кино. Кстати, а где грузинское кино? Киностудию «Грузия-фильм» можно было уничтожать? Мы не пели славословия и не курили фимиам Саакашвили. Интеллигентный человек не может на все кивать головой, соглашаться и мириться со всем. Мы сумели перенести эти 10 лет, когда мы должны были – или опуститься до него, или сохранить свое лицо. Я думаю, нужны годы, и грузинская культура вновь будет в авангарде. - Вы почти 20 лет возглавляли СТД Грузии. Когда-то это был центр для творческих встреч, показов, обсуждений. Почему вы оказались в опале? Кому вы мешали? - СТД считали антигосударственной организацией. Беспрерывно шли разговоры, что творческие союзы надо закрывать. Фактически их все и закрыли. Меня не смогли до конца закрыть, я сохранил здание, штаты, сохранил положение. И я передал это дело своему ученику, единомышленнику Гоги Кавтарадзе, и надеюсь, что он сможет поднять наше СТД. Когда-то наш союз играл большую роль, там кипела творческая жизнь. А правительству это совсем было не нужно. Финансирования никакого, мы выживали на самоокупаемости – сдавали помещения в аренду, чтобы платить людям хоть какую-то зарплату. Я, может, самонадеянно скажу, но меня трогать побаивались, со мной считались, потому что знали, что я беспощадный, когда надо защищать. Но все-таки я думаю, что грузинская интеллигенция выдержала эту страшную власть, хотя отдельные талантливые люди пошли на компромисс. Вынужденно пошли, но я все равно это не оправдываю. Правительства приходят и уходят, а культура остается. Вера ЦЕРЕТЕЛИ Оно заставляет забыть другие, "Звездная болезнь музыка из фильма скачать"меньшие беды. Он уже не возражал против брака дочери с любимым человеком, хотя, по "Игры уно скачать"правде сказать, и возражать "Скачать последнию опера"было нечего. Я видел только Аврору, стоявшую на возвышении, как "Игры аниме мейкеры"статуя на пьедестале, воплощение печали и красоты. Вильям "Скачать на рабочий стол календарь и часы"обрадовался, увидев веселое лицо друга, последнее время это так редко случалось. | |||||||
|
|||||||
